Правосудие первобытное и современное. Разрешение споров в анархистских и государственных обществах - Боб Блэк

Современные криминологи-анархисты ничего не добавили к классическим аргументам, кроме небольшого постмодернистского панковского позёрства. В 1998 г. Джефф Фаррелл, к тому времени занимавший должность профессора социологии в Техасском христианском университете, написал, что «поощряя изменчивые и неопределённые социальные отношения и нападая на основы законной власти, которые их подавляют, анархистская криминология направляет свой непочтительный взгляд как вверх, так и вниз». Она также не «пытается делать вид, что включает в себя аргументированную или разумную критику закона и законной власти».210 Затем он продолжает пытаться сделать вид, что предоставляет аргументированную и разумную критику закона и социального порядка. Но его критика посредственная, неубедительная и неоригинальная. Единственная новизна – это хвастовство «плохого парня». Я сомневаюсь, что Феррелла могли арестовать. Его главная самостоятельная публикация – вероятно, это было то, что учёные называют «книгой для получения статуса», – озаглавлена как «Преступления стиля: городские граффити и политика преступности».211 Феррелл создал криминологию стиля – стиля без содержания.

В 1996 г. в анархистской антологии всё ещё можно было утверждать: «Но что сделало бы общество без принуждения с миллионами живых людей, тщательно обученных антиобщественному насилию, а также миллионами иммигрантов без демократической культуры? Единственный ответ – перевоспитать их, превратив тюрьмы в школы для сообщества, а не в школы для большего количества преступлений». К сожалению, «такое предприятие было бы постоянным приглашением к моральному авторитаризму, и вряд ли можно представить, что им можно было бы управлять демократическим путём».212 Без шуток. «Сообщество» – это то, чем живут, а не чему учат. Заключение в тюрьму миллионов и более миллионов не наблюдалось со времён Холокоста и ГУЛАГа, за исключением современных США, которые предположительно обладают «демократической культурой».

Итак – я приведу лишь один пример для моих терпеливых читателей, – вот что анархисты-криминологи Ларри Тиффт и Деннис Салливан говорили в 1980 г.: «в условиях такой свободы и социальной организации [т. е. анархии] не нужно бояться антиличностных, антиприродных и антиобщественных действий».213 Ни один мужчина и ни одна женщина в здравом уме не поверят в эту чушь.

Анархисты продолжают: если некоторые люди всё ещё настроены антисоциально после революции, то они должно быть сумасшедшие. Мы вылечим их мягким обращением.214 Большинство психически больных безобидны – Эллиот Хьюз здесь исключение,215 – даже если они действительно вызывают у нас беспокойство. Но буйных, склонных к насилию сумасшедших не успокоит ни революция, ни объятия сентиментальных придурков. Жестокие люди обычно не сумасшедшие. Преступления на почве страсти совершаются в основном не маньяками. Они совершаются обычными мужчинами и женщинами против других обычных мужчин и женщин, с которыми, как правило, они уже связаны отношениями, как показала статистика Института Вера (например, 50% в случае убийства, 83% в случае изнасилования). Шокирующий факт о многочисленных избивателях жён заключается не в том, что их много, а в том, что они обычны… «признаки мужчин, которые бьют женщин, по-видимому, описывают мужчин в США в целом, а не мужчин, которые бьют женщин или „жестоких мужчин“ в частности».216

По словам Николаса Уолтера, «надлежащее лечение правонарушений было бы частью системы здравоохранения и образования и не превратилось бы в институционализированную систему наказания».217 Но это было бы частью институционализированной системы здравоохранения и образования. Здесь та же уловка, что и у Кропоткина: смените тему с социального порядка на злодейство наказания.218 То же самое у Алекса Комфорта, который был анархистом-фрейдистом (надеюсь, единственным).219

Как показывают мои примеры первобытных обществ, их процессы урегулирования споров направлены на примирение, а не на наказание. По крайней мере, у них есть процессы разрешения споров. Алекс Комфорт действительно понимает это: «Ни одно общество, каким бы утопическим оно ни было, вряд ли полностью устранит причины преступности. Механизм сдерживания, который действует наиболее эффективно – это тот, который подрывает централизованные институциональные общества, – взаимодействие общественного мнения и интроецированных социальных стандартов». Он замечает – в соответствии с тем, что уже сказал я: «Отсутствие у нас опыта работы с этой силой общественного мнения в городских сообществах делает нас слишком склонными недооценивать её. Конечные санкции такого сообщества, остракизм и отлучение, вероятно, более сильны, чем любое институциональное наказание».220 Люди, испытывающие страх перед преступностью, должны принимать это на веру? Потому что это не что иное, как утверждение веры, кредо, с небольшим налётом фрейдистского жаргона («интроецированных»221). Влияние общественного мнения может быть как переоценено, так и недооценено.